class="p1">
Я: «Ты ей говорил, что хочешь пойти?»
Ганс: «Я ходил сам, а Берта мне разрешила. Это ведь не стыдно».
Я: «Тебе было бы приятно увидеть ее пипиську?»
Ганс: «Да, но я ее не видел».
Тогда я напомнил ему гмунденский сон об игре в фанты и спросил: «Тебе в Гмундене хотелось, чтобы Берта заставила тебя делать пи-пи?»
Ганс: «Я никогда ей не говорил».
Я: «А почему не говорил?»
Ганс: «Потому что не думал об этом. (Прерывает себя.) Если я обо всем напишу профессору, моя глупость скоро пройдет, правда?»
Я: «Почему тебе хотелось, чтобы Берта заставила тебя делать пи-пи?»
Ганс: «Не знаю. Потому что она смотрела на меня».
Я: «Ты воображал, как она кладет руку на твою пипиську?»
Ганс: «Да. (Отвлекается.) В Гмундене было очень весело. В огороде, где росла редиска, была песчаная куча, я там копал лопаткой».
(Это огород, где он делал пи-пи.)
Я: «А в Гмундене, когда ложился спать, ты трогал свою пипиську?»
Ганс: «Нет, еще нет. В Гмундене я так хорошо спал, что вообще об этом не думал. Только на старой квартире и теперь».
Я: «А Берта никогда не трогала руками твою пипиську?»
Ганс: «Нет, потому что я ее не просил».
Я: «А когда тебе этого хотелось?»
Ганс: «Кажется, один раз Гмундене».
Я: «Всего один раз?»
Ганс: «Ну, много раз».
Я: «Итак, она смотрела, как ты делаешь пи-пи. Может, ей было любопытно узнать, как ты это делаешь?»
Ганс: «Или узнать, как выглядит моя пиписька».
Я: «Но и тебе тоже было любопытно, верно? Ты подсматривал только за Бертой?»
Ганс: «За Бертой и Ольгой».
Я: «А еще за кем?»
Ганс: «Ни за кем».
Я: «По-моему, ты врешь. А как же мама?»
Ганс: «Ну, и за мамой, конечно».
Я: «Но теперь тебе больше не интересно, так? Ведь ты знаешь, как выглядит пиписька Ханны».
Ганс: «Но она же вырастет, правда?» [162]
Я: «Да, конечно… Но когда вырастет, она все-таки будет отличаться от твоей».
Ганс: «Это я знаю. Он будет такой же, как сейчас, только больше».
Я: «В Гмундене ты подсматривал, как мама раздевается?»
Ганс: «Да. А когда купали Ханну, я видел ее пипиську».
Я: «И мамину видел?»
Ганс: «Нет».
Я: «Почему тебе противны мамины панталоны?»
Ганс: «Не все, только черные. Когда она их купила, я увидел и плюнул. А когда она надевала и снимала другие, я не плевался. Я плевал потому, что эти панталоны черные, как ка-ка, а желтые – как пи-пи. Когда я смотрю на них, мне хочется делать пи-пи. Когда мама носит панталоны, я их не вижу, потому что сверху она надевает платье».
Я: «А когда она раздевается?»
Ганс: «Тогда я не плюю. Но когда панталоны новые, они похожи на ка-ка. А когда они старые, краска сходит и они становятся грязными. Когда их покупают, они новые, а когда их не покупают, они старые».
Я: «Значит, старые панталоны не вызывают у тебя отвращение?»
Ганс: «Когда они старые, они чернее, чем ка-ка, разве ты не знаешь? Чуточку чернее» [163].
Я: «Ты часто ходил с мамой в уборную?»
Ганс: «Очень часто».
Я: «Тебе там было противно?»
Ганс: «Да… Нет!»
Я: «Тебе нравилось смотреть, как мама делает пи-пи или ка-ка?»
Ганс: «Очень нравилось».
Я: «Почему?»
Ганс: «Не знаю».
Я: «Может, ты думал, что увидишь пипиську?»
Ганс: «Да, наверное».
Я: «Почему ты в Лайнце не ходишь в уборную?»
(В Лайнце он всегда просит, чтобы я его не водил в клозет. Один раз он испугался шума воды из сливного бачка.)
Ганс: «Потому что там, когда тянут ручку вниз, громко шумит».
Я: «И ты пугаешься?»
Ганс: «Да».
Я: «А здесь, в нашей уборной?»
Ганс: «Здесь – нет. Но в Лайнце я пугаюсь, когда ты спускаешь воду. Когда я внутри и вода стекает вниз, я тоже пугаюсь».
Чтобы показать мне, что в нашей квартире он не боится, Ганс заставил меня пойти в уборную и спустить воду. Затем объяснил: «Сначала идет громкий шум, потом потише. Когда шумит громко, я прячусь внутри, а когда тихо, я выхожу».
Я: «Потому что боишься?»
Ганс: «Потому что мне хочется увидеть громкий шум. (Поправляет себя:) Услышать громкий шум. Я остаюсь внутри, чтобы лучше слышать».
Я: «Что же напоминает тебе этот шум?»
Ганс: «Что в уборной надо делать ка-ка».
(Ровно о том же самом, о чем напоминают черные панталоны.)
Я: «Почему?»
Ганс: «Не знаю. Громкий шум похож на тот, какой бывает, когда делаешь ка-ка. Громкий шум напоминает о ка-ка, а тихий – о пи-пи».
(Сравните ассоциации с черными и желтыми панталонами.)
Я: «Скажи, а лошадь в конке не была того же цвета, что и ка-ка?»
(По его словам, она была черной.)
К этому отрывку нужно добавить несколько замечаний. Отец мальчика задает слишком много вопросов и следует некоему намеченному плану вместо того, чтобы дать высказаться ребенку. Вследствие этого анализ становится неясным и сомнительным. Ганс же идет по собственному пути и, когда чувствует, что его хотят увести в сторону, попросту умолкает. Очевидно, что его интерес ныне – непонятно почему – направлен на «ка-ка» и «пи-пи». История с шумом разъяснена ничуть не лучше истории с черными и желтыми панталонами. Допускаю, что тонкий слух мальчика уловил различие в шуме, который производят при мочеиспускании мужчины и женщины. Анализ довольно искусственно свел материал к различению мочеиспускания и дефекации. Читателю, который сам еще не приступал к психоанализу, я могу посоветовать не стремиться постичь все и сразу. Необходимо относиться к услышанному с беспристрастным вниманием и ожидать дальнейшего развития.
* * *
«Одиннадцатое апреля. Сегодня утром Ганс опять пришел в нашу спальню, и, как повелось в последние дни, его выпроводили.
Позже он рассказывал: «А я вот что придумал. Я сижу в ванне, тут приходит водопроводчик и отвинчивает ее. Затем он берет большой бурав и ударяет меня в живот» [164].
Отец переводит для себя эту фантазию так: «Я в кровати у мамы. Приходит
![Очерки по теории сексуальности [litres] - Зигмунд Фрейд](https://cdn.my-library.info/books/337892/337892.jpg)
